Автор картины Александра Степановна Хаскова (г. Калязин)                                                         

     На мой взгляд, чтобы провести независимое исследование эпитафии, следует максимально абстрагироваться от анализа специфических сновидений, дабы, не получилось искусственного за-уши-притягивания надгробной надписи к теме снов. Тем более, сразу оговорюсь, что лексический анализ сновидений принципиально отличается от анализа эпитафии. Не потому, что они антагонистичны, но потому, что поддаются исследованию разными методами. В сновидениях достаточно нарушить целостность рассказов. В эпитафии подобный метод не срабатывает - в надгробной надписи важен уже не только синкретизм текста, но и взаимоотношения между словами. Итак, в анализе участвуют 257 эпитафий, собранных на кладбищах Твери, Калязина и Москвы.

    В первую голову, крайне интересным представляется словарный состав надгробной надписи – интересным настолько, что на ум тут же являются строки, по-моему, Ахматовой о том, что если б знали вы из какого сора слагаются стихи ( См. стихотворение А.А. Ахматовой «Мне ни к чему одические рати» 21.01.1940 г.). Да-да, Анна Андреевна, надписи составлены именно из такого «сора» - из наречий, частиц, междометий, личных, притяжательных и неопределенных местоимений, сдобренных местами весьма ограниченным кругом существительных. Вот из чего во многом складываются поэтические строки надгробной надписи. Среди существительных абсолютное большинство - неодушевленные. Одушевленные – очень часто, либо подменяются местоимениями, либо в значении существительных используются прилагательные. К тому же неодушевленные существительные в контексте порой одушевляются, очеловечиваются, например: (№CLV) «Валюша, ты наше ласковое солнышко» ( орфография оригинала сохранена). В целом, существительные могут изображаться так же устойчивым словосочетанием - кенингом по-русски - « от женщин легкого поведения» вместо проституток. Во всей эпитафии, как правило, два главных героя: в обращении «ты» - мертвый, в местоимении «мы» - живые. Да-да, именно мы, а не я, меня, мной, мой. Здесь проявляется важная деталь – двойственность, двоичная система отношений. К мертвому эпитафия всегда обращается на  ты, тебя, твой и т.д., к живым - на мы, нас, с нами и т.п. – на мой взгляд, этот прием создает настроение, располагает к стиху: не ты настраиваешься на специфический текст, а текст настраивает тебя. Мертвый единичен, число живых не определено. Поясню.

     Эпитафию подписывают, как правило, нарицательными существительными - папа, мама, сыновья, друзья и т.д. Это, может быть, и 1, и 2, и 10, и 20, и 1 000 000 человек. Математический язык, на котором «разговаривает»  эпитафия, состоит всего-навсего из двух символов, где 1-мертвый, 0- живые, потому что из последних никого реально нельзя выделить. Словарный состав одушевленных существительных, обозначающих мертвых и живых, включает сыновей, дочерей, матерей, бабушек, сестер, пап, отцов, мужей, братьев, жителей, друзей, любимых, милых, родных (здесь - прилагательных в значении существительных). В составе неодушевленных - надежды, опоры, солнышки и т.п. В среде живых встречаются и товарищи, и женщины легкого поведения, но, по большей части, мы, нас, с нами и т.д.

    Теперь следует отметить другую сторону двойственности надгробной надписи - не всегда понятно от чьего имени идет речь в эпитафии: от имени живого или мертвого? Вот примеры.

№ XXXVI …Я не умру, мой друг. 

                Дыханием цветов – себя я в этом мире обнаружу…

[Пунктуация оригинала сохранена – А.С.]

    На первый взгляд, логично, что речь в надписи - от лица мертвого, т.е. совсем я не умру, а буду жить в образе цветущих растений. Но это только, на первый взгляд. Ведь, вполне возможно, что сам живой, страшащийся смерти, дрожащим голосом произносит: « Я не умру, мой друг…» и далее по тексту. Здесь известное уклонение от действительности - свойство живых очеловечивать то, что им открывается. Типа я - живой способен обнаружить человеческие свойства, себя в окружающем мире, даже в «дыхании» цветов, а значит, практически бессмертен. Самообман, который позволяет выжить. Это, с одной стороны.

   С другой, проявляется излишняя самоуверенность живого – вот я какой, никогда не умру!  Вспомни, в детстве при мысли, что люди умирают, сначала - индивидуальный страх, потом «сделка» с самим собой - впереди же,  вся жизнь!...

№ LIV Спасибо, друг, что посетил 

          Последний мой приют. 

          Постой один среди могил, 

          Почувствуй бег минут.

    Первое впечатление, речь от лица мертвого ( странное ощущение: о мертвом, как о живом – ведь на самом деле, у мертвого априори нет ни языка, ни голоса, ни чувственных органов). В таком случае, к какому-такому другу, обращается мертвый? А может, это живой, увидев во сне мертвого, сам шепчет пересохшими губами: спасибо, друг, мертвый, что посетил мой последний приют – память! Постой, мол, среди могил памяти, почувствуй, как бегут мои минуты жизни! [Друг ли мертвый живому? На этом остановимся позже - А.С.]

№ LXXVI: И пусть судьба, как лист календаря, 

               У каждого когда-то обрывается. 

               И ты шагнешь ко мне, 

               Я верю, знаю, 

               Моя светлая, дорогая, 

               Удивительная моя.

    Кто к кому «шагнет» - мертвый к живому, или наоборот? Ведь, в большинстве своем, авторство эпитафии анонимно. Известно, что под надгробием лежит молодая 25-летняя женщина. ( На самом деле, об этом мы узнаем лишь по надписи на плите). К кому она может «шагнуть» - к отцу, к матери, к мужу, к сыну, к дочери, к прочим? А может, это живые «шагнут» по отдельности к ней? Здесь важно заметить одну деталь. Со смертью человек, как бы отделяется от общей массы живых и истинно становится тем, кто он есть - личностью, Чудом Единого. Непонятно тогда, почему это происходит только после смерти, а не при жизни? А потому, что живой человек, по большей части, ведет неподлинную, не собственную жизнь - регулярно уклоняется от действительности, прячет глаза и при этом постоянно сам себя обманывает:  так легче, - полагает он.

№ CIII. Прости меня за все обиды…

Это мертвый у живого просит прощения, или наоборот? Явная двойственность.

№ CXVI. Где я сейчас, ты тоже был. 

             Где ты сейчас, я тоже буду.

    Положим, живой мертвому, это говорит. Однако с таким же успехом и мертвый может, то же самое сказать живому – доподлинно неизвестно, что с нами было до рождения и что будет после смерти. Тем более, неизвестно, какой он – язык мертвых?

№ CXXXIII. Одна весна мне подарила тебя, 

                  Другая весна отняла.

   Если полагать мертвого душевно живым, то вполне, вероятно, эти слова могли бы быть его. Однако, если даже принимать, что они сказаны живым, то двойственность и так в них присутствует: если это мать произносит, значит, весной родился ее сын, теперь мертвый, а если жена или муж, то весной, очевидно, они встретились, полюбили друг друга, и через определенное время один другого похоронил. Однозначно, что близкий  близкому это говорит!

   Вот тоже интересно. Тут, вообще, «хор» из мертвых и живых.

№ CLXIII. Остановись прохожий! 

                Помяни мой прах. Я уже дома, 

                А ты в гостях. Спи с миром, мама.

    Понятно, что сначала говорит мертвый: мол, остановись, помяни… Но в заключение, в заключение-то – это, кто говорит? Мертвый сам себе, что ли желает: спи с миром, мама?

№ CCXXVIII. Гори, звезда моя, не падай, 

                    Роняй холодные лучи. 

                    Ведь за кладбищенской оградой 

                    Живое сердце не стучит.

    Выражение «звезда моя» двойственно: в одном случае, оно одушевляет человека, который умер, т.к. по известному поверию, когда человек умирает, то на небе является новая звезда, в другом, обозначает самого автора – « звезда моя, не падай», т.е. моя жизнь не падай, не обрывайся внезапно, ведь тоже знаем, что падающая звезда свидетельствует о смерти человека.

№ CCLVI. Поздней мы встретимся с тобою 

               В просторах Млечного Пути. 

               Среди планет и вечного покоя 

               Меня сумеешь ты найти.

   Здесь автором может быть и тот, кто умер, и тот, кто жив. Но мертвый «знает» больше и слова от его имени звучат убедительнее.

№ VII Ты для нас - святая память.

   Полагая местоимение «ты» за обращение к мертвому, а «нас» - к живому, ясно, что это живые говорят о мертвом. Но, если понимать эпитафию собственностью мертвых, то «ты», т.е. пришедший на могилу, для нас, для тех, которых легион, для мертвых – святая память. Другими словами, глубоко интимная память, воспоминание о прошлом, так же как и в № VIII « Годы не сотрут любовь и память» - у кого из нас не сотрут память: у живых или у мертвых? В № X « Спасибо за то, что ты был» - у кого, кто был? Тот, о ком идет речь, был у мертвого или у живых? Мы, живые, были для мертвого, так же, как и наоборот.

№ LV Наши горькие слезы наполнили 

         Чашу печали, 

         Но тебя не вернуть, хоть зови и рыдай. 

         Двадцать пять лет мы 

         Мы единым аккордом звучали, 

         Но трагически прервана жизнь… 

         Ты прости нас, родная, 

         И навеки прощай.

    Двойственность в последней строке – что значит это, « и навеки прощай»? Не только то, что с ушедшей живые больше никогда не увидятся, но и просьба о том, чтобы она, мертвая, живых навеки простила, т.е. простила на срок их жизни, пока они живы, на их век. В этом, полагаю, через мертвого тайное прошение прощения у Бога.

№ CXCIII Скорбь моя безутешна. 

               Помнить о тебе буду 

               До конца жизни. 

                                              Твоя надежда.

   Интересная игра. Возможно, надежда – имя собственное, а может, нарицательное. Допустим, мертвый обещает живому, что до конца жизни будет о нем помнить, молиться за него, но надпись «Твоя надежда» - надежда живого на спасение. Ведь «моление» мертвого за живого и есть надежда последнего.

   Требует разъяснения и иная двойственность, проявляемая в эпитафии. Дело в том, что в ряде надгробных надписей бывший смертный почитается живыми за воришку, грабителя, который уносит из «дома», т.е. крадет у живых любовь, доброту, тепло, радость, оставляя им на прощание разграбленный «дом», в котором всегда зима. Сравни.

№ IV Ушел из жизни сын любимый, 

         Любовь и радость всю унес 

         И стала жизнь наша бесцельной, 

         Сердца, наполненные слез.

  Мертвый, любимый сын, всю радость унес?! Куда унес? Где искать этого «воришку»?

№ XI Всю теплоту, любовь и нежность 

        С собой, родная, унесла. 

        Тоска, печаль и горечь сердца 

        Остались с нами навсегда.

( P.S. Обрати внимание на последнюю строку – об этом позже мы поговорим). Явное воровство – украла, унесла, родная, у нас теплоту, любовь и нежность, а взамен оставила тоску, печаль и горечь, т.е. разворованный «дом».

№ XV Не высказать горя, 

         Не выплакать слез, 

         Ты радость навеки 

         Из дома унес.

   Здесь мертвый тоже воришка: из дома унес радость. И в № XVI аналогично:

б/н  Не вынести горя, 

       Не выплакать слез, 

       Ты радость и счастье 

       С собою унес.

№ LXXIV Из жизни ушел очень рано, 

              Как поезд унес тебя вдаль, 

              А мне на прощанье оставил 

              Большую тоску и печаль.

    Здесь мертвый – обманщик. Я, мол, тебе доверилась (-лся), а ты, уехал, как на поезде, меня обманул, взамен оставил тоску и печаль.

№ LXXXIV Друзья уходят по-немногу 

                В стихи, в легенды, в шелест трав, 

                Не попрощавшись на дорогу, 

                Не долюбив, не долетав.

    Ай-яй-яй, какие мертвые невоспитанные: уходят, даже, не попрощавшись. Для какого-нибудь англичанина, это, может, и норма, а для нас – нет.

№ CV. Ты ушел не простясь, 

          Спи спокойно, родной. 

          В наших скорбных сердцах 

          Будешь вечно живой.

    Чуть не вылетело – ты ушел, не спросясь. Это, когда ребенок идет гулять во двор, то спрашивается у мамы. Здесь, явное проявление чувства собственности и упрек мертвому.

№ CXXI. О непорочная душа, 

              Ушедшая от нас 

              Столь рано. 

              Тебе на небе вечный дан покой 

              Нам на земле 

              Мучительная рана.

    Вот ты, там, на небе в вечном покое, а мы, тут, на земле из-за тебя маемся! Странная какая-то зависть.

№ CXIV Ушел из жизни ты так рано. 

            А мог еще так долго жить. 

            У нас в душе такие раны, 

            Что их ничем не залечить.

    Снова в адрес мертвого упрек: что ж ты так рано ушел, когда мог еще долго жить, да еще нас неизлечимо поранил?

№ CXLVII Ушел из жизни мой любимый, 

               Любовь и радость всю унес. 

               И стала жизнь невыносимой, 

               Душе не выплакать всех слез.

Опять мертвый – воришка: унес всю любовь и радость. Да еще столько унес, что жизнь невыносимой стала.

№ CLIII Ушел из жизни очень рано, 

            Оставив в сердце боль и рану.

     Вообще-то, странно: сначала этот мертвый «воришка» рушит «дом», грабит его, уносит любовь, радость, доброту, нежность, оставляет после себя незалеченные раны, боль, тоску, печаль, а потом в этом «разграбленном доме», в раненом сердце сам же навеки и поселяется? Очень подозрительная у живых логика.

    А что же, мертвый? Как ни странно, несмотря на все обвинения в воровстве, в грабеже, в обмане живые становятся мертвому «моим другом», причем не какой-то конкретный человек есть друг, а все живые мертвому – это « мой друг», «милый друг». Сравни.

№ XXXVI Я не умру, мой друг. 

              Дыханием цветов- 

             -себя я в этом мире обнаружу.

     К кому обращается этот мертвый?

№ LIV Спасибо, друг, что посетил 

          Последний мой приют. 

          Постой один среди могил 

          Почувствуй бег минут.

    Опять-таки, к какому-такому другу обращается мертвый? Да, к любому из нас, кто остановится, придет на его могилку, вспомнит об усопшем. Ведь живые – друг мертвому.

№ LXXXIV Друзья уходят по-немногу 

                В стихи, в легенды, в шелест трав,

                Не попрощавшись на дорогу, 

                Не долюбив, не долетав…

    Поскольку эпитафия написана на могиле, в которой лежат 13 летчиков, то проецированием на памятник смысл понятен: вот эти люди погибли, еще, как следует, не налюбившись, не налетавшись. Однако, абстрагируясь от места, осмысляется, что речь идет обо всех, в том числе, и о живых друзьях, которые тоже понемногу уходят из жизни.

№ LXXX Желаю счастья всем живым.

    Из этой надписи ясно, что все мы, живые, - близкие друзья мертвому. Согласись, но ведь и мертвые, несмотря на то, что их считают воришками, живым многое оставляют.

№ CLXXIV Как много моего 

                Навек с тобой ушло. 

                Так много твоего 

                Навек со мной осталось.

   Таким образом, конфликт в эпитафии состоит в том, что для мертвых мы, живые, становимся «моим другом», в то время, как сами мы, живые, считаем мертвого воришкой и обманщиком. Сами себя мы исчисляем за 0, но для мертвых, даже во множестве, мы – 1. Это отчасти совпадает с «математическим» языком надписи: живые-0 (См. с. 3 исследования). Но почему мертвые в этом случае полагают нас за единицу, если сами мы пишем эпитафию? (см. там же).

   В другом ряде надгробная надпись сама себя изобличает, что, хотя и сердцу больно, но никакой мертвый не воришка, напротив, он на всех разделил свое сердце, раздал любовь, доброту окружающим:

№ LIII Больно сердцу, родная – 

          Не стало тебя. 

          Так нежданно, непоправимо, 

          Словно жизни недолгой 

          Итог подвела. 

          Всю доброту, всю любовь раздала, 

          Сердце до капли на всех разделила 

          И навсегда, боже мой, навсегда, 

          Свет голубой в глазах погасила…

    Более того, испытывая чувство вины за неосновательные обвинения мертвого в воровстве, эпитафия способна по справедливости воздать ему должное, выразить благодарность живых, высказать робкие предположения, помыслы, что и мертвый – друг живым:

№ CLXXXI. Дорогие незабвенные наши. 

                 Вечная память Вам и вечная благодарность 

                 За все содеянное земное.

                                               Дети.

№ CLXXXII. Милая незабвенная мамочка 

                  И нежный единственный друг! 

                  Тебе одной мы несли сокровенные мысли. 

                  Ты одна могла понять нас 

                  И помочь в трудную минуту. 

                  Ты подняла нас к жизни. 

                  Помогла стать самостоятельными. 

                  Спасибо тебе! Вечная память.

№CLXXXIII.  На земле хороших людей немало, 

                   Но лучше всех была ты – наша мама.

    Из чувства вины рождается тема прошения прощения. Причем с обеих сторон. Вспомни детство. Сравни.

№ LII.  Ну, а если пропал мой след 

           И пришел без меня рассвет. 

           Я прошу: не сердись, не надо! 

           Просто знай, что меня уж нет.

№ LXXXII. Прости нас, Дорогой, 

                прости, 

                Что не смогли тебя спасти.

№ LXXXIX. Ты был орлом в профессии 

                 и в жизни, 

                 Надеждой и опорой для семьи, 

                 Но не держи на нас ты укоризны, 

                 Что мы тебя, родной, не сберегли.

    У кого живые просят прощения? Человека уж нет. Сами у себя? Или у того, что навек с ними осталось? Вспомни.

№ CLXXIV.  Как много моего 

                 Навек с тобой ушло. 

                 Так много твоего 

                 Навек со мной осталось.

№ LV. Наши горькие слезы наполнили 

         Чашу печали, 

         Но тебя не вернуть, хоть зови и рыдай. 

         Двадцать пять лет мы 

         Единым аккордом звучали, 

         Но трагически прервана жизнь… 

         Ты прости нас, родная, 

         И навеки прощай.

№LVI. Ты прости меня, любимый мой, 

          Что мое крыло тебя не спасло.

№ CIII. Прости меня за все обиды.

     Кто у кого просит прощения – живые у мертвого, или наоборот?   Сознавая вину, греховность, живые и бывшие смертные [«бывший смертный», то же, что и мертвый, - введен В.Б. Микушевичем] просят прощения и милости у высших сил, у Бога:

    № XXV. Упокой, Господи, душу 

                Усопшего раба твоего Владимира 

                И прости ему все согрешения 

                Вольная и невольная 

                И даруй ему Царствие Небесное.

№ LXVIII. Прости меня, мой ангел, 

                Что не уберегла тебя.

    Здесь, с одной стороны, прошение прощения из чувства вины, а с другой, «мой ангел» - тот, кто охраняет. Бывший смертный не есть мертвый ангел, ибо, бесполезно просить прощения у того, что умерло, но живой.

№ XCVIII. Дорогой незабвенный Сережинька! 

                Склоняя в скорби свои седые головы, 

                Не смея заглянуть в эту бездну твоего 

                покоя и молчания, будем доживать без тебя, 

                с молитвой о тебе. 

                Пусть Царствие Небесное будет тебе прощением 

                За все земные прегрешения, 

                Вольные и невольные, наградой 

                За любовь к нам, к ней, к детям твоим. 

                За страдания и унижения чести 

                Человеческой. Спи спокойно, родной наш…

                                                  Любящие мама, папа.

    Параллельно с прошением прощения зарождается тема жаления, со-жаления, т.е. сопричастности обоих миров – мира живых и мира мертвых. Эпитафия жалеет мертвого, ибо, его последний час тяжек, и жалеет живых, потому что чаша их короткой жизни горькая и «мы к тебе еще придем»:

№ XLVIII. Любимый сын, надежда наша, 

               Без времени оставил нас… 

               Горька короткой жизни чаша 

               И тяжек твой последний час. 

               Душа твоя теперь высоко,- 

               А руки не сожмут руля… 

               Мы любим все тебя глубоко 

               И пухом будь постель - Земля.

№ CXXII. Спи мама дорогая, 

               Спи мама крепким сном. 

               Ты к нам больше не вернешься, 

               А мы к тебе еще придем.

В результате всех этих коллизий, в конце концов, выясняется, что бывший смертный все-таки «обворовывает» живых не по своей воле, а по понуждению судьбы - разлучницы:

№ CXV. О, как безжалостна судьба, 

            Что нас с тобою разлучила. 

            Но будем помнить мы всегда 

            Добро, которое дарила.

№ CCV. Судьба распорядилась строго. 

            Куда ты, сынок, спешил? 

            Ты думал – бежит дорога, 

            А это бежала жизнь. 

            Ты погиб, мой милый. 

            Но если даже сгорят мосты, 

            Я приду к тебе на могилу 

            И принесу цветы.

                                          Отец.

    Впрочем, и сам бывший смертный сетует на судьбу-разлучницу, которая его обманула:

№ LXXVIII. Мне бы жить у реки 

                 И ходить по росе, 

                 Но дала мне судьба 

                 Скоростное шоссе.

№ CXCII. Как много в жизни ты успеть хотел… 

               Как мало лет тебе отпущено судьбой.

№ CLXXXVI. Возраст человека – не количество прожитых лет, 

                   А количество оставшихся мгновений…

№ CLII. Не дожила, не долетела, 

            Не долюбила, не смогла. 

            Как много в жизни ты хотела, 

            Как мало жизнь тебе дала.

    Из допущения сторонней силы зарождается не только тема жаления, со-жаления, прошения прощения, но и тема смирения и добра:

№ XCIII. Здесь добрая душа нашла покой безвременно и 

              безвозвратно.

№ CLIV. Пусть прах истлеет твой дотла, 

             Но будешь жить в делах своих, 

             Ты всех любил, ты жил для нас 

             И всем желал добра.

№ CXCIV. Отзвучала гармония дня- 

               Замирают последние песни, 

               Ты, душа, порожденье огня, 

               В наступающем мраке воскресни. 

               Благородство и ум, 

               Доброта и огромная сила. 

               Мы помним тебя- 

               За любовь твою к жизни.

                                     От мамы и брата.

№ LXXXVII. Прими безропотно беду 

                  С судьбою спорить неразумно.

   Ведь, на самом деле, смирение есть высший дар Богу:

№ CXXVI. Прими, Господь, мое смирение.

     Но добро, причем здесь добро? Оказывается, только доброму, делающему добро, в награду достается мир, не только, как тишина и спокойствие, но мир, как окружающее, как все то, что вокруг, все то, что нас окружает совместно с тайными и явными мирами:

№ C. Слава, честь и мир 

        всякому, делающему благое!

   Заметь, во всей массе эпитафии магистральным является одно и то же заклинание - «спи спокойно», «покойся с миром»:

№ CVI. Спокоен ход простых суровых дней, 

            Покорно все приемлем превращенья. 

            В сокровищнице памяти у нас 

            Твои слова, улыбки и движенья. 

            Покойся с миром, друг мой милый, 

            И ожидай ты нас к себе. 

            Мы перетерпим горе с силой, 

            Быть может, скоро и придем к тебе.

     Окружающее пространство, то, что вокруг, спокойны, тихи:

«Спокоен ход простых суровых дней». Отсюда уверенность, в ничем  ненарушаемом «сне»; « покойся с миром» означает упокоение, в том числе, и с тем миром вместе, где мы все обитаем, и мертвые, и живые, с окружающим пространством:

№ CVII. Ты все, что сердцу мило, 

             С чем я сжился умом, 

             Ты мне любовь и сила, 

             Спи безмятежным сном!

   /Ты все, что сердцу мило,/, - то есть и окружающая среда есть «ты». /С чем я сжился умом,// Ты мне любовь и сила,/- сжился умом с тем, что вокруг и с тем, что разумно, вообще, автору- сила.

"№ CXXXII. Покойся с миром, сын мой милый,"

 т.е. и с тем окружающим совместно, с тем миром, где мы все обитаем:

№CXXXVIII. Спасибо за то, что ты была. 

                   Мы никогда тебя не забудем. 

                   Покойся с миром, 

                   Святая Гита.

    Покойся с тем, что окружает и у Того, Кто окружает.

№ CLVI. Твой сын и дочь 

             вырастут достойными тебя. 

             Покойся с миром.

     Покойся вместе с тем, что окружает и ты «увидишь», что твои сын и дочь вырастут достойными тебя.

№ CLXIII. Остановись прохожий! 

               Помяни мой прах. Я уже дома. 

               А ты в гостях. Спи с миром, мама. 

«Спи с миром», т.е. с тем вместе, что окружает, что разумно, вообще.

№ CCXXXIV. Жизнь коротка, мы гости 

                   на Земле… 

                   А истина – любовь и бесконечность… 

                   Спи мирно и спокойно в тишине. 

                   Память о тебе не канет в вечность.

Почему, собственно, живые и мертвые, так боятся, - очень часто встречается «память вечна», «вечная память», - что память канет (упадет) в Вечность? И что есть эта самая Вечность? Вечность есть Ничто, ее невозможно определить, она такое же множество, как и «мы», т.е. 0. Очевидно, Вечность – некая бездонная пропасть, куда может «упасть» память, камень памяти. Память – исторична. Аналогия с камнем не случайна – камень тяжел, крепок, имеет вес,- память имеет вес. В массе памяти – временность, т.е. в историчности содержится временность. Как у Хайдеггера - смысл бытия есть время. Ну и что, с того? Ну, упадет камень в пропасть, кому от этого плохо? Мертвым все равно. Живым, по большому счету, тоже. Кому нужен такой тотальный учет памяти? Что, информация о канувших в Лету людях берется из памяти живых или из надписей на надгробиях, почему все так боятся кануть в Вечность? Нет ответа? Есть ответ.

     В эпитафии встречается слово «образ», но никогда «подобие». Образ можно описать. В данном случае, образ – лик. Поэтому по традиции на надгробии рисуется портрет. Память – важная составляющая Вечности. Память сохраняется настолько долго, насколько ее проявления прослеживаются от фаюмского портрета до портрета на надгробии. Считай, уже более сорока веков длится память. Очевидно же, что кануть в Вечность означает быть исключенным из списка живых мертвых, т.е. способных вернуть себе вес, вернуться обратно во временность! Странная мысль: если ты возвращаешься во временность, то становишься живым? Временность, окружающее в переживании боли теряют смысл. В боли и ужасе остается только - я и боль, я и ужас- это, когда в мгновение чихания мы полностью теряем контроль над собой: в окружающем  только человек и эмоция чихания. Из этого следует, что мертвые, на самом-то деле, в отдельные мгновения бывают живее нас живых - мертвые живы? Да, мертвые живы. Вспомни Ездру: « // И отдаст земля тех, которые в ней спят, и прах тех, которые молчаливо в нем обитают, а хранилища отдадут вверенные им души… и окончится долготерпение//» (См.: 3 Езд.7:32,33).

Зачем же хранить память до Судного Дня, ведь выгоднее избежать праведного Суда? – так размышляли бы лукавые. – По памяти, в том числе, Суд случится, ведь эпитафия пишется и для Судии, и для Судного Дня, чтобы свидетельствовать об общем характере жизни человека:

№ CCXXXIX. Прошла ты честно путь земной, 

                   Походкой трудовой, 

                   Неторопливой, 

                   Была прекрасной ты женой, 

                   И матерью, и бабушкой любимой. 

                                           Муж, дети, внуки.

№ LXXXVI. Если спросят, что так мало жила я, 

                 Ты в своем ответе не таи 

                 То, что я страдания чужие 

                 Принимала в свое время, как свои.

   Поскольку эпитафия пишется, в том числе, и для Судного Дня, и для Судии, а все окружающее есть Царствие Божие, то бывший смертный и просит:

№ XXIX. Помилуй меня, Боже, 

             В Царствие Твоем.

Помилуй, означает, полюби – по Далю от  миловаться, любить, любезничать, целоваться. Но что есть жизнь человека? В широком смысле слова, мечты и грёзы:

№ XVII. Ушли мечты и грезы, 

            Остались горе, слезы.

  Более того, в представлении эпитафии жизнь есть некая дорога, по которой идут и с которой уходят ( вспомни, про дорогу в сновидениях):

№CIX. Ты по жизни шла честно и прямо, 

           Ради близких себя не щадя, 

           Спи спокойно, любимая мама, 

           Мы любим и помним тебя.

№ CCXXIV. Судьба распорядилась строго, 

                 Куда ты, сынок, спешил? 

                 Ты думал – бежит дорога, 

                 А это бежала жизнь.

№ LXX. Зачем безвременно разлуку 

           Дала жестоко нам судьба? 

           Вы так любившие друг друга 

           Ушли из жизни навсегда.

« Ушли из жизни» - а что вы называете жизнью? Картину вокруг или все же и содержание ее: шум деревьев, ветра, шебуршение букашек-таракашек, того микромира, который настолько мал и безвиден, что не входит в картину ваших органов чувств? Или для вас – это уже не ваша жизнь? Тем самым уже в естественную мировую гармонию вы вносите искусственную. По-вашему, жизнь только потому дорога, что по ней человек идет? Но животные не строят дорог – они тропами крадутся, и птицы не пролагают путей, они знают свои маршруты, и рыбы плавают по-своему, а не по дорогам. Но ведь это совсем не значит, что они не живут! Оглянитесь вы, живые, – вы не одни в общем мире! И чтобы не быть несправедливыми к букашкам-таракашкам вы все подряд очеловечиваете (см. Чернышевский Н.Г. Эстетические отношения искусства к действительности.- М., 1955, С.32), а заодно и то тайное, чего не знаете, хотя,  в том тайном, может, и нет никакой человечности! Рассвет придет с вами и без вас. Для рассвета вы - всегда есть, точно так же, как если бы вас и не было. У рассвета свои законы. Но, когда вы пытаетесь вмешаться в законы рассвета, гармония мира нарушается. Разве вы создали новую мировую гармонию, в которой можете укрыться при крушении прежней? Нет? Тогда и сидите на своем месте:

№ LII. Ну, а если пропал мой след 

          И пришел без меня рассвет. 

          Я прошу, не сердись, не надо! 

          Просто знай, что меня уж нет.

     Эпитафия как раз и раскрывает самообман, уклонение человека в его отношении к окружающему:

№ XCV. Да, жизнь я прожил неплохую, 

            И счастье, и беду сумел я пронести. 

            Но что-то не хватает, не пойму я, 

            Я, словно путник, 

            Умерший в пути.

Жизнь человека, как в  начале считает автор, не в окружающей среде, а параллельно ей, в среде социальной: «/ Да, жизнь я прожил неплохую,// И счастье, и беду сумел я пронести/». И тут вдруг шел, шел, нес, нес, бац! и умер. Другими словами, не дошел туда, куда шел. И вот этого «куда шел» ему и не хватает. А куда шел? Шел-то к Богу, но не дошел до Него. У каждого своя дорога к Богу. Но не всякий успевает дойти. Но это, с точки зрения, «мирского» Бога. То есть, такого Бога, каким представляют Его себе люди.

№ CVII. Ты все, что сердцу мило,

             С чем я сжился умом, 

             Ты мне любовь и сила, 

             Спи безмятежным сном.

    К кому обращается этот автор – к мертвому или к Богу? Одновременно и к Богу, и к мертвому. Но, Кто есть Бог? Именно не Что, а Кто? Ибо, Бог жив. По Ницше – умер «мирской» Бог. А тот, который жив, есть все – и человечное, и окружающее, и явное, и тайное, и все сверхсмыслы. В таком случае, окружающее потому человечно, что оно – часть Него. Все мы и то, что вокруг, - клеточки Божьей экзистенции. И не будь даже малого из нас, это доставляет Ему, сущему Его, дискомфорт, боль и тревогу. Отсюда и ощущение, что горе претерпевается с силой, не просто с силой собственной, душевной, но и с той, которая вовне:

№ CVI. Спокоен ход простых суровых дней,

            Покорно все приемлем превращенья.

            В сокровищнице памяти у нас

            Твои слова, улыбки и движенья.

            Покойся с миром, друг наш милый,

            И ожидай ты нас к себе.

            Мы перетерпим горе с силой,

            Быть может, скоро и придем к тебе.

     Человек не умирает сам по себе, но непременно под действием некой тайной силы, с которой он претерпевает горе, и которая приводит его в мир мертвых. /Мы перетерпим горе с силой/, т.е. вместе с некой силой и только с ее помощью - /Быть может, скоро и придем к тебе/. Но, если «придем к тебе», то, значит, где-то ты есть, непременно в каком-то одном месте. Но где, это «где-то»? «Покойся с миром» означает не только спокойствие, но и то, что вокруг, - с миром окружающим вместе. Но возможно ли быть человеку без этой тайной Силы? Возможно ли, быть человеку ни там, ни сям,- ни у мертвых, ни у живых? Нет! Человек непорочная душа, т.е. непрочная, не крепкая, легко разрушимая:

№CXXI. О непорочная душа,

             Ушедшая от нас

             Столь рано.

             Тебе на небе

             Вечный дан покой,

             Нам на земле

             Мучительная рана.

Вспомни, как легко «прячется» беглое сознание в случае опасности, когда человек лишается чувств. Но что еще есть такое жизнь? Жизнь есть круг света. Человек из него шагает в окружающую среду, которая не только свет, но и тьма, не только явное, но и тайное. Точка – маленький кружок становится большим кругом:

№ LXXXV … И он шагнул из круга света …

Причем, круг света этот достаточно огромный, просторный:

№ XCIV. «Что без тебя просторный этот свет?

              В нем только ты была,

              Другого счастья нет!».

Человек после смерти никуда не девается из этого просторного света, он в нем растворяется, сливается с ним:

№ CXIII … Все сольется воедино:

                И природа, и душа…

Однако прежде, чем слиться с природой человек претерпевает некие превращения. Вспомни, в № CVI «Покорно все приемлем превращенья». Что же это за превращения, которые происходят с человеком после смерти?

     Ясно, тело находится в обозначенном месте, а душа где-то далеко и вместе с тем, где-то близко:

№ CXCV. Мама здесь лежит.

              А душа на небе.

              Будут помнить сыновья

              О тебе навеки.

              Память вечная тебе.

              Ты ее достойна.

Б/н. Сердце все не верит

       В горькую утрату.

       Будто ты закрыла дверь,

       И ушла куда-то.

          Причем, это обозначенное место – могила обретает статус святости:

№ CXLIX. Остановись и помолись.

               Это святое место.

               К тебе я больше не вернусь,

               Но ждать тебя я буду.

№CXXIX. Перед могилою Святой

              Стою с поникшей головой.

              Зову тебя не для того,

              Чтоб укорять людей, чья злоба

              Убила сына моего

              Единственного и дорогого.

Заметь, помолись святому месту. Не просто месту, как клочку земли, но святому. Могила человека обретает святость. Почему? Потому что в ней лежит образ и подобие Божие. Вспомни, во всей массе эпитафии ты не встретишь слова «подобие», но «образ» встречается довольно часто. Подобие бережет могила:

№ LXXIX. Я тебя растила,

               Но не сберегла.

               Пусть теперь могила

               Сбережет тебя.

А что, когда человек умирает, он перестает быть образом и подобием? Нет. Даже после смерти мертвого называют не просто прахом, но человеком. Прах - тлен, человек - нетленен:

№ CLIV. Пусть прах истлеет твой дотла?

             Но будешь жить в делах своих.

             Ты всех любил, ты жил для нас.

             И всем желал добра.

№ CLXXXIII. Здесь погребено тъло

                   Потомственной почетной

                   Гражданки Наталiи Ивановны Сенаторовой

                   Родилась 14 августа 1851 года. Скончалась 24 iюня

                   Въ 10 ч. утра 1915 года.

                   Прохожий, ты идешь, но ляжешь,

                   Какъ и я. Присядь и отдохни на

                   Камнъ у меня, сорви былинку

                   И вспомни о судьбъ, я дома, а

                   Ты в гостяхъ, подумай о себъ.

Действительно, ничего себе прах, который еще и разговаривает, и знает, что у него на могиле камень стоит и былинка растет! Но это же, живые на камне пишут эпитафию?! Тогда ответь: откуда у живых - это « я дома, а ты в гостях»? ( А может, это живые ёрничают – мол, мы-то дома, а ты в костях?) Что есть дом для праха? Дом для праха есть весь окружающий мир:

№ CLIX. Родной души горька утрата,

             Скорбь пропастью легла в поверженном

             Дому.

             Секунды кончились.

             Мир праху твоему.

То есть, праху достается не только мир, как покой, но и весь мир со всем окружающим видимым и невидимым.

№ CLXIII. Остановись прохожий!

               Помяни мой прах. Я уже дома,

               А ты в гостях. Спи с миром, мама.

     Теперь нам следует на время отступить от последовательности излагаемой темы для того, чтобы объяснить сверхсмыслы, содержащиеся в эпитафии. Я бы даже назвал их умолчанными, скрытыми от беглого сознания, смыслами.

№ LXIV. Не ходи прохожий,

             Не топчи мой прах,

             Я у себя дома,

             А ты еще в гостях.

      Итак, если «не топчи мой прах», и если я при этом обладаю голосом, способным сказать тебе « не ходи прохожий», значит, «дом» мой там, где я лежу, но и кругом, где я  дома. Собственно, отчего имею я право требовать от тебя «не топчи мой прах»? Оттого имею такое право, что я тот же человек, как и ты, который так же в свое время ляжет, и тоже будет требовать « не ходи прохожий», ибо, даже и после смерти никто из нас не перестает быть человеком. Коли так, то, что значит, для бывшего смертного быть дома? Быть в неосязаемом, в тайном, в невидимом, ведь тоже означает для него быть дома! У мертвого другой язык, другое осмысление действительности, которое как раз и включает тех букашек-таракашек и шум деревьев, ветра, составляющих, в том числе, и вашу жизнь!

Сначала о языке мертвых. Язык бывших смертных открыт, откровенен, менее табуирован и, как правило, называет вещи своими именами. По «правилу левой руки» он всегда находится в тени, оттеснен смыслом беглого сознания. Что остается у мертвого после смерти? Прах, по сути, кости. Тело истлевает. Как бы там ни было в костях бывшего смертного остается малая часть его истинного сознания. Вспомни Ездру. Язык этой капельки сознания соразмерен остатку: когда мертвый заявляет «я у себя дома», то это означает, что сознание его сохраняется не только в том, что у него осталось, но и в окружающем, которое для него тот же дом. Предостережение «не ходи прохожий, не топчи мой прах», значит, что живой хоть и способен уничтожить, растоптать кости бывшего смертного, но последний, все же обитает не только в них, но и в окружающем. Живой еще только в гостях или на языке бывших смертных – в костях, т.е. в теле, как последний его понимает.

Оттого совсем по-иному на языке бывших смертных звучат и строки некоторых эпитафий:

№ LX. Как много нашего ушло с тобой,

          как много твоего осталось с нами.

То есть много твоего, связанного с тобой, осталось во сне, в снах [ осталось с нами – означает, осталось во сне, в снах, сном, снами – А.С.]:

№ XIX. Спи родная, ты вечно с нами-

            с сестрой и сыновьями. [ пребываешь снами, в снах пребываешь – А.С.]

№ XXVI. Трагически погиб наш сын,

             Убит злодейскими руками

             Но в сердце нашем ты всегда

             И вечно с нами [ пребываешь снами – А.С.]

№ CLXIV. В сердцах людей оставил след

              Своими добрыми делами,

              Не говорим мы слово «нет» -

              Мы говорим, ты вечно с нами [ пребываешь- А.С.]

№ XI. Всю теплоту, любовь и нежность

         С собой родная унесла.

         Тоска, печаль и горечь сердца,

         Остались с нами навсегда.

Значение местоимения « нами», читаемое слитно с предлогом «с», более правдиво, без наносного сознательного: тоска, печаль и горечь сердца остались навсегда сном, снами, а реальная жизнь другая. Психогагически, по сути, это «сделка», заключенная с болью и ужасом. Таков «язык» мертвых, который переводим мы на свой живой язык. Однако, как же, исходя из эпитафии, понимают собственную реальность бывшие смертные?

Во-первых, многие надписи говорят о растворении, о присутствии бывшего смертного в окружающем. Вот примеры.

№ CXIII … Все сольется воедино:

                И природа, и душа.

№ CLXXI. За них в лесах

               Их песни птицы допевают.

               За них в полях цветы венки совьют,

               Они уходят вдаль – они не умирают

               И в песнях, и в стихах своих живут…

№ XIII. Любимый сын не умирает,

            Лишь рядом быть перестает.

№ XXXVII. Дорогие матери никогда не умирают.

                Они просто перестают быть рядом.

№ CI. Все пройдет и исчезнет в туманах,

          Горе, радость, мечты, неудачи,

          Только звезды на лунных полянах

          Будут так же цвести, не иначе…

№ CXXXIX. Живой легко тебя представить,

                 Но мертвой просто невозможно…

№ CLXXXIV. Ты будешь жить, земной покинув прах,

                   Там, где живет дыханье – на устах.

№ CCVII. Ты не ушел,

               Ты просто вышел…

№ CCXL. «… И  нисходит к нам дрожа,

                   Ливень света.

                   Может, Димина душа

                   Рядом где-то…»

№ CCXLVIII.  Нет! Любимый не умирает,

                    Он рядом быть перестает.

                                               (Ниже:)

                    Ты в каждой минуте дня,

                    Над памятью время не властно.

Более того, как и во сне, мертвый ощущает себя цельной сущностью:

№ LXXXI. Моя дорога – за горизонт,

               Руками откину ветры встречные…

               Летит за мной малиновый звон

               И тихой печали тайны вечные.

     Действительно, ведь у того, что не существует, не может быть рук: « Руками откину ветры встречные». Как видно, природа ветра и природа бывшего смертного однородны, ибо, живые не способны ветер откидывать руками. Заметь, отчего-то мы считаем, что, если дым может растворяться в окружающем пространстве, то другое проявленное, не может в нем раствориться? К примеру, постепенное разрушение дома – есть фактически специфическое растворение в окружающем. При этом мертвый уже знает, куда ему следовать – «моя дорога – за горизонт». «Жизнь» бывшего смертного в эпитафии точно так же, как и реальная жизнь, представляется дорогой. Мы уже говорили, что на пути к этой «жизни» бывший смертный испытывает ряд превращений. Каковы же они?

Сначала мы разобрались, что превращения испытывают и образ, и подобие усопшего. Подобие истлевает в прах, но сохраняется могилой, а образ «улетает» на небо, за горизонт. Но здесь уместно задать вопрос: через какое время начинается это самое «улетание» за горизонт - сразу после смерти, либо, неопределенно позже? Мы выяснили: скрытый смысл эпитафии тесно связан со сном, со снами. В сновидении судьба бывшего смертного решается на сороковые дни после смерти ( см. примеры сновидений с зубами – Трактат: исследование сновидений). Хорошо, положим, «судьба» решена. Но сразу ли отправляется усопший туда, куда ему предписано? Очевидно, что, прежде, бывший смертный должен пережить «растворение» в окружающем, наполнить окружающее пространство собой. Но, когда же все-таки образ человека начинает жить в том месте, в котором ему предписано? Не терпится узнать.

 – Не спеши жить,- сказала Смерть. По всему видно, что так называемый «ад», по времени начинается раньше попадания в «рай». Сама эпитафия воспринимает потусторонний мир двойственным. Она делит его на мир у Бога и на иной мир. Сравни:

№ XCVI. Помяни, Господи,

             Во Царствии Твоем,

             Усопшего раба Твоего, Владимира,

             И сотвори ему вечную память.

№ CIV Ушел от нас ты в мир

           иной,

          душой и сердцем всегда

          С тобой.

№ CCXLI. Господи!

               Дай утешение и обитель

               Душе моей. Любимой Леди.

№ CLXXVII. И больше нет тебя-

                  И спишь ты мертвым сном

                  В стране, откуда нет ни вести, ни возврата…

     В эпитафии дом у Бога - Царствие, о котором только помышляется, которое только желается, в то время, как иной мир, человек обретает сразу после смерти:

№ I. Песок сейчас - постель твоя!

       Цветы и зелень – одеяло!

       Спокойно спите, сыновья,

       Чтоб солнце Вам

       И там сияло!

№ CLXIII. Остановись прохожий!

                Помяни мой прах.

                Я уже дома. А ты в гостях.

                Спи с миром, мама.

№ CIV. Ушел от нас ты в мир

           иной,

           Душой и сердцем всегда

           с тобой.

№ LXVII. Прими усопшего, Господь,

              В Твои блаженные селенья.

№ XXIX. Помилуй меня, Боже,

              В Царствие Твоем.

№ XXV. Упокой, Господи, душу,

            Усопшего раба Твоего, Владимира

            И прости ему все согрешения

            Вольная и невольная

            И даруй ему

            Царствие Небесное.

№ CLXXX. Господи! Упокой раба Твоего

                Й дъже всй праведнiи

                Оупокоеваются.

     При этом эпитафия утверждает, что к Богу не бывает опозданий:

№ CXLVI. Чуть помедленнее кони,

               К Богу не бывает опозданий.

               [Ср. у Вл. Высоцкого « Чуть помедленнее кони, чуть помедленней» - А.С.]

     Таким образом, время попадания в Царствие Небесное не может опережать времени попадания в мир иной, ибо, кому назначено, тот в свое время и попадет. Что же, представляет из себя Царствие Небесное?

Дом у Бога – райская гладь, место, где в тиши и покое сохраняются праведные души, где над головою вечная радость, осененная надеждой на спасение, т.е. на возвращение во временность:

№ CXIV. 1. Радость въчная будетъ надъ

                 головою его!

             2. Господи Иисусе Христе,

                Осени его тихим светом спасения.

             3. Спи с миром и моли Бога о

                 нас.

     Что есть Спасение? Спасение есть воскресение, способность к новой жизни. Вместе с тем, иной мир- это, в том числе, и окружающее пространство:

№ CXIII … Все сольется воедино:

                И природа, и душа…

    Как видим, время от соития с природой- факта смерти до попадания в Царствие Небесное-может быть сравнительно неопределенным, длительным. Однако, что же происходит в этот промежуток с душой?

Перво-наперво, душа усопшего приобретает свойство летучести – сравнивается с птицей, с белым лебедем.

№ CCLVII. Улетела душа белым лебедем

                Не в заоблачно синюю даль,

                А к мерцающим ночью созвездиям,

                На земле оставляя печаль.

Иллюзия летучести души поддерживается к тому же динамикой ее убываемости – душа сравнивается с яркой звездочкой.

№ CCXIX. Внезапно сердце биться перестало.

               Всего лишь миг и нет тебя.

               Но в памяти у всех ты

               Яркой звездочкой остался.

     Но почему, собственно, лебедь белый, а не черный, и звездочка яркая, а не тусклая? Неужели, только по аналогии с природным аналогом? Очевидно, не совсем, не только исходя из природной схожести. Дело в том, что подобные характеристики открывают еще одно свойство души – ее светлый оттенок, яркость, горение, - точно так же, как окружающий мир представляется светлым, белым светом:

№ LXXII. Померк без тебя белый свет.

              Ночная погасла звезда.

              Сегодня тебя с нами нет,

              Но в наших сердцах ты всегда.

     Иными словами, душа представляется светлой, а кончина сравнивается с угашением ночной звезды, т.е. с ожиданием рассвета. И это логично: ведь днем на небе ночная звезда не видна. Днем светит только одна звезда – звезда по имени «Солнце». В этом усматривается восточное влияние – поклонение солнцу.

Итак, душа сравнивается со светом. С каким светом? Со светлым оттенком цвета. Но разве свет есть лишь оттенок – цвет, свет только освещает? Отнюдь, свет есть и то, что дает тепло, то, что греет, - в этом заключена некая скрытая сила:

№ XXXI. Очей твоих неясной силою,

             Вся жизнь моя озарена.

     В оригинале вместо слова «очей» звучит «лучей» - см. Солоухин В.А. Стихотворения. – М.: Современник, 1982. – С. 305. : /Звучит, не жалуя, не милуя,// Мотив, знакомый издавна:// «Твоих лучей неясной силою// Вся жизнь моя озарена»//. Душа лучиста, как солнце, и эти лучи не только озаряют, но и имеют некую силу. Таким образом, под одним из свойств жизненности души смыслополагается физическое свойство – тепло:

№ CCIV. Луч твоей жизни погас

             И не согреет он больше нас,

             Жизнь стала бессмысленной

             И пустой.

             Ты ушел навсегда родной.

             Не вернешься ты никогда и

             На душе теперь всегда зима.

     Что же это за яркая звездочка, которая не только светит, но и греет? Солнце! Заметь, во всей массе эпитафии по имени называется лишь одна звезда – Солнце, все остальные имеют общее название – звезды. Точно так же называется только один цветок – Роза, а все остальные именуются зеленью и просто цветами. Именно с солнцем увязывается посмертный путь души:

№ CXVIII. А в небе голубом горит одна звезда,

                Она твоя, о ангел мой, она твоя всегда.

                Кто любит, тот любим,

                Кто светел, тот и свят.

                Пускай звезда ведет тебя

                Дорогой в дивный сад.

     Как известно, в голубом ( т.е. в дневном) небе горит только одна звезда – Солнце. Эта звезда навсегда принадлежит бывшему смертному, который потому свят, что светел. В эпитафии Солнце одушевляется в ангела, который ведет душу по дороге в дивный сад, в тот потерянный, истинный рай, который человек утратил. Душа увязывается с солнцем не случайно, ведь она – порожденье огня:

№ CXCIV. Отзвучала гармония дня-

               Замирают последние песни.

               Ты, душа, порожденье огня

               В наступающем мраке воскресни, [ т.е. зажгись огнем,

               т.к. крес – огонь – А.С.].

               Благородство и ум,

               Доброта и огромная сила.

               Мы помним тебя –

               За любовь твою к жизни.

                            От мамы и брата.

     Заметь, удивительное свойство людей – любоваться огнем, заглядываться на огонь. Мы любим смотреть на огонь. Откуда это?

     Неужели, огонь, как и человек, обладает неким сознанием? Очевидно одно: прослеживается достаточно стойкая длительная связь человека с огнем и, как следствие, с солнцем. Боги огня- Агни, Ра, Вулкан. Славяне – дети солнца. Луна- солнце мертвых. Огонь-тепло-солнце- абсолютно специфические формы информационного обмена. В эпитафии есть Солнце, все остальные – просто звезды. С одной стороны, Солнце, как эдэмский Херувим, охраняющий путь к древу жизни, с другой, определенное средство для передачи и сбора информации. Тепло – специфическая форма обмена информацией. Понимаем ли мы, что есть Солнце? В этой связи, интересно проявляется « воспоминание о прошлом». Вспомни, Эхнатон – поклонение Солнцу. Потом Бернс: « А в небе голубом горит одна звезда». Следующая эпитафия: /Пусть Солнце вам и там сияет//. Наконец, Виктор Цой – звезда по имени «Солнце». Заметь, как только Цой сознает, простирает руки на то, что есть Солнце, он гибнет. Вспомни, еще Дедала-Икара у Вергилия в «Метаморфозах». Подобное радуется подобному. Таким образом, мы выяснили однородную природу живой души и огня через Солнце. Однако, зачем мы это затеяли? Чтобы проследить посмертный путь души бывшего смертного. Мысль: почему по православной традиции покойника кладут в гроб лицом вверх, а не вниз, не на бок, не еще, как-нибудь? Тем более, в гробу покойник никуда еще не направлен. Ведь у него же ни глаз, ни живого разума нет. Объяснение относительно могилы, с точки зрения религиозной, понятно: это символизирует земной путь человека от запада жизни к востоку вечности! Но это символичное смыслополагание, т.е. не прямое. А какова реальность? Что нам известно о том, насколько солнечные лучи «проникают» в предмет, именно, когда падают с запада на восток? Какой существует информационный обмен, с точки зрения информации, между тем, что истлевает, растворяется, испаряется, и тем, что сохраняется в могиле? Крайне тонкая связь, едва-едва уловимая. Но ведь мы отмахиваемся от нее, как от надоедливой мухи, неспособные в полной мере ее раскрыть. Впрочем, продолжим следовать нашей теме.

Итак, подобное радуется подобному. Душа стремится к солнцу, притягивается им. Но приближаясь к светилу, душа не сгорает, а «очищается», становясь светлой, прозрачной. Что значит, очищается? В буквальном смысле, в душе бывшего смертного «сгорает» память. У души «сгорает», «забирается» память, как информация, как способность управлять событиями. Память, одна из составляющих Вечности. После «сгорания» памяти душа обретает свойство кристальности, прозрачности, чистоты:

№ CXIX. Не нужно слез, ее душа святая,

              В сиянье дня небесного парит,

              И ангелы ее по кущам рая,

              Ведут туда, где радость лишь царит.

              Но образ жив, ее души кристальной

              Не умерли прелестные черты.

     Другими словами, душа становится прозрачной, как кристалл, и только после обретения данного свойства получает статус святости, отражаясь в Вечности. Странная мысль: вечность-зеркало, либо батут, способная вернуть человека обратно, на некую дорогу. Образ души остается живым, прелестные черты не умирают, а кристаллизуются в окружающем мире. Жизненный свет, излучаемый человеком, меркнет, но совсем не гаснет, - вечность проецируется в окружающее пространство:

№ CXCI. Прекрасное творение Господне!

             Любимая сестра, мать, дочь, супруга!

             Твой дивный свет померк для нас

             Сегодня,

             Но в вечности мы обретем друг друга.

     Очевидно, что в таком понимании процесс очищения памяти, души огнем и служит тем адом, который наступает раньше попадания по предназначению. Поскольку память «сгорает», постольку бывший смертный не может вернуться обратно – он просто не помнит куда, к кому, зачем. И еще неизвестно, что лучше для грешной человеческой души: отправиться в ад и очиститься, чтобы надеяться потом на возвращение во временность, либо, кануть (упасть) в Вечность, т.е. уже никогда не вспомнить куда, к кому, зачем.

     Причем, заметь, что в памяти, в сердцах живых, в «разграбленном» доме навсегда поселяется только светлый, очищенный до кристальной прозрачности образ, но никогда грязный, нечистый – грешный образ не находит дома в сердцах живых:

№ CXLII. Наш дорогой Николай,

              Твой светлый образ

              Навсегда останется в наших сердцах.

№ CCI Тебя как собственное сердце

           Нельзя забыть и заменить.

          (Далее, с обратной стороны надгробия:)

           Была ты молода, красива, весела,

           Вот только жизнь промчалась скоротечно!

           Но в моем сердце, памяти, душе

           Твой светлый лик

           Останется навечно!

№ CCXII. Спасти тебя никто не смог,

               Ушел из жизни слишком рано.

               О светлом образе твоем

               Мы будем помнить постоянно.

     Вспомни, в надгробном портрете мы ни разу не встретили злого, отвратного выражения лица. Лик бывшего смертного изображается строгим, выразительным, грустным, усмехающимся, веселым, но никогда злым, недобрым. Таким образом, на надгробии пишется «чистый», «омытый» образ усопшего, хотя, ведь родные могли бы предложить портрет с другим, с неприятным выражением лица – такого никогда не встретишь на наших кладбищах. Заметь, к тому же, что вечная память об усопшем потому святая, что светлая:

№ CCL. Жизнь твоя – яркое мгновение,

            Кончина безвременна и трагична.

            Вечная светлая память тебе,

            Наш любимый, родной человек.

            Любим, помним, скорбим…

№ VII. Ты для нас – святая память.

№ XLV. Мы без тебя, как без зари, отец,

           Хотя и та, когда-нибудь да тает.

           Но если б знал ты,

           Сколько есть сердец,

           В которых память о тебе святая.

     Память о бывших смертных – спасенье для живых:

№ L. Так Бог велел или судьба,

        Что в 23 ты умерла,

        Ведь светлым лучиком была

        Для всех, кто знал тебя тогда.

        Теперь в груди горит у нас

        Незаживающая рана.

        Спасенье – память о тебе

        Любимая, родная Жанна.

     При этом не просто память, но живая память, которая сохраняется исключительно в любящих сердцах:

№ CVIII. И до конца пребудешь ты живым

              В сердцах у всех, кем нежно ты любим.

№ CCVI. Нет и сейчас передо мною ты,

             Встаешь красивая и молодая.

             Люблю тебя и годы, пролетая,

             Не тронут в памяти

             Твои черты.

№ CCLV. Ты ушел из жизни

             Слишком рано,

             Нашу боль не выразят слова.

             Спи, родной,

             Ты наша боль и рана

             Память о тебе

             Всегда жива.

     Именно в памяти любящих сердец образ бывшего смертного остается живым и нестареющим, каким был при жизни:

№ CCXXXIV. Жизнь коротка, мы гости на земле…

                   А истина – любовь и бесконечность…

                   Спи мирно и спокойно в тишине

                   Память о тебе не канет в вечность.

№ CCXXXVIII. Ты не вернешься,

                      Не оглянешься,

                      Не станешь мудрым и седым

                      Ты в нашей памяти останешься

                      Всегда живым и молодым.

№ CIX. Погиб ты трагически,

           Сын мой родной

           Но в любящем сердце

           Всегда ты живой.

№ XXXIII. Пусть дни идут,

                Пускай летят года,

                Десятилетья мчатся чередою.

                Ты в памяти останешься всегда

                Красивою, веселой, молодою…

№ XXXIV. Погибла трагически дочь ты моя,

               Но в любящем сердце всегда ты жива.

№ LXV. Все изменяется в жизни с годами,

           Даже Вселенная старится с нами,

           Ты ж не изменишься,

           Будешь ты прежним,

           Самым любимым, добрым и нежным.

№ LXXXVIII. Никогда не сгладит время

                   Любовь и память о тебе.

№ CXXIV. Cпи, любимый мой,

               Я всегда с тобой.

№CLXI. Любимой ты была,

            Любимой ушла,

            Любимой и останешься навсегда в наших сердцах.

     Итак, мы выяснили, что память имеет свойства доброты и любви, живет в любящем сердце и не стареет. Именно такая омытая, чистая память – «память-дождь», кристаллизованная и прозрачная- «память-снег» не может упасть, кануть в Вечность:

№ CCXLIII. Летит, не умолкая,

                 Память дождь,

                 И память снег летит,

                 Летит

                 И пасть не может.

     Эта чистая и прозрачная память о душе остается парить в окружающем пространстве:

№ CXIX. Не нужно слез, ее душа святая,

              В сиянье дня небесного парит,

              И ангелы ее по кущам рая,

              Ведут туда, где радость лишь царит,

              Но образ жив, ее души кристальной

              Не умерли прелестные черты.

     Таким образом, чистая душа служит отражением святости, прекрасного, - Божьей красоты:

№ CCXLIX. (с обратной стороны памятника):

Так будь же зеркалом у Бога

И, очищаясь, отражай,

Иначе красоты не трогай,

Не создавай, не искажай.

     Какое еще свойство вечной памяти открывает нам надгробная надпись? Доброе и любимое имя является, в том числе, составляющей вечной памяти:

№ CLXXII. Те, кого отличают боги,

                Живут недолго,

                Но доброе и любимое имя

                Живет вечно.

     Очевидно, что в этом свойстве вечности проявляется восточное влияние. Сравни: Саади из книги «Бустан»: О справедливости, мудрости и справедливости. Поучения Ануширвана, когда он умирал, Хормузу, своему сыну:

Никто не вечен в мире-

- все уйдет.

Но вечно имя доброе

Живет.

См.: Родник жемчужин: персидско- таджикская классическая поэзия. – М., 1979.- С.380.

     Хотя эпитафия и утверждает, что на земле вечны духовно-чувственные вещи, но разве могут они быть вечными, если не относятся к одушевленному лицу:

№ CCXXVII. Жизнь коротка,

                  Лишь скорбь, любовь

                  И память вечны.

№ CCXVI. Ход жизни

               Очень быстротечен,

               Ты просто следуешь судьбе.

               Пусть на Земле

               Никто не вечен,

               Но вечна память о тебе…

     Если духовно-чувственные вещи не принадлежат единичному лицу, то они сродни одиночеству, которое та же смерть. Вспомни, каторга не там, где труд, каторга там, где труд не соединяет одного человека с остальными людьми:

№ CCXLVII. Жизнь коротка – память вечна.

                  Почему ты так рано ушел от нас…

                  Почему ты оставил меня одну…

                  Одиночество – это та же смерть.

№ XXXV. Первое слово сказал я

              Простое – мама.

              В нем сокровенное все и святое – мама.

     Не сознавая этого при жизни, после смерти человек обретает единичность, отделяется от общей массы людей, по сути, становясь Чудом Единого. Оригинальные строки Жуковского «были» не означает потерю, а некую игру в прятки – « с благодарностью были» и вот-вот найдутся. Заметь, при этом говорится не об одном мертвом, а о неопределенном круге лиц, которые «были». Таким образом, незнакомые люди появляются в эпитафии, как в сновидении, как бы ниоткуда:

№ LXXVII. Не говори с тоской: их нет.

                А с благодарностью: были…

                                                                                   Александр  Сабитов